Смотреть на его лицо, искаженное болью… И самое большее, что я могу
сделать – укрыть курткой и терпеливо ждать рядом. Держать здесь тебя, и
не дать себе слабости — когда видишь эти глаза: обезумевшие, яростные,
рыдающие; глаза, которые обычно смотрели так нежно – все внутри
разрывается. Понять, кого я сдерживаю здесь – его или себя, от того,
чтобы дать этот страшный наркотик.
— Я ведь сам найду Райн… Ты меня не удержишь…– хриплый голос, все такой же чужой.
— Не пытайся.
С диким воплем срывается с места, пытаясь ударить в лицо — уклоняюсь.
Неуклюже целясь повторно, привстает на кровати – бросаюсь к нему и
вцепляюсь в запястья.
— Я тебя ненавижу!! – плюет мне в лицо, вырываясь к свободе.
Не слушай.
— … Отпусти меня, мразь! Сдохни же наконец!!
Не слушай, ведь это не он говорит. И не позволяй к себе жалость. Ну же, волю в кулак.
— Да плевать, что ты думаешь… — тихо, сквозь зубы. – Я не дам тебе умереть.
Навалившись всем телом, удается откинуть его назад.
Теряет сознание.
— Прости меня, Кейске…
В этом городе времени нет.
Часы отсчитывают жизнь – а мы существуем, и эта кровавая бойня уже не
вызывает эмоций. Физическая боль раньше била током, давала элементарный
эффект присутствия. Но доходишь до точки, когда теряешь даже это
ощущение, доказательство жизни – и начинаешь механически убивать,
вгрызаешься в сух поек, чтобы не сдохнуть хотя бы телом, сознательная
мысль – редкая роскошь. Ты можешь найти себе стаю и набрасываться на
одиноких, таких человечных, обезумевших игроков и, обострив до предела
животные инстинкты, рвать его в клочья, избивать плоть, находя в этом
чудовищную сладость, такое терпкое и острое удовлетворение. Но
потерялись здесь не жертвы – мы все, кого еще не убили и кого уже
поглотил этот город – это мы потерялись в бесконечной игре. Замкнутый
круг, и ты не выйдешь за его пределы – всегда есть хищник, способный
перегрызть тебе глотку на финише. Все здесь фальшивое. Эти люди в
белоснежных масках дают тебе лотерейный билет, шанс добраться до мечты,
открывают тебе игру… или игре тебя? Когда впервые набираешь в легкие
воздух Тошимы, тебя переполняет вера в себя и желание победить – здесь
не нужны принципы, ты свободен от прежней жизни; мораль и зависимость
остались в прошлом. Выпускай кровь, развлекая кого-то свыше, доберись до
последней ступени и сумей не сорваться… Но тебе надо выжить. И здесь
приходит отупелый, отчаянный страх.
Кейске, ты стал моей надеждой.
Мне нелегко убивать без причины, но я могу заставить себя это делать.
Постепенно ты все равно находишь потребность в чужой крови или сознании
собственной власти, ты вымещаешь всю злобу на тебе подобной твари,
виноватой в том, что она оказалась чуть-чуть слабее. Скорлупа сознания
рушится, ориентиры будущего стираются. Здесь выживают те, кто не потерял
цель.
И ты дал мне смысл, Кейске.
Я думал, что оберегаю тебя. Думал, что защищаю, ограждая от крови и
добычи жетонов – я догадываться не смел, как ты видишь это. Я ведь знал,
что ты мой, я хотел в это верить. Да я ведь специально тебя прогонял,
чтобы лишь убедиться: вернешься. Уходил, чтобы ты снова нашел, притворялся глухим, чтобы слушать.
Кто я после того, что заставил тебя испытать? Кто я, чтобы просить твоего прощения?
В горизонт впивается молния, на мгновение озаряя наш мир: эти мрачные
груды домов, эту стену дождя, и разбитую серую комнату… Все фальшивка,
игра. Только ты настоящий.
Осторожно беру твою руку и тихонько сжимаю в ладони: пальцы холодные, влажные. Приближаю ко рту и пытаюсь согреть дыханием:
— Кейске, пожалуйста… Я все исправлю.
Ливень все тише шумит за окном, и сквозь тучи сочится лунный свет.
Ложится на полуразрушенные улицы, омытые от крови, блестит в разбитых
окнах и зеркальных лужах дорог... Мир кажется таким чистым, будто
переродившимся. Теперь ведь точно удастся все изменить?
Озаряет твое лицо, болезненно-бледное. Каждая черта отпечаталась в
сердце… Вдруг губы тихонько вздрагивают, и я различаю раненый шепот:
— Мне так больно… Акира…
Наклоняюсь к тебе и согреваю в объятьях. Этот голос, дрожащий от слез… Уже твой.
— Я хотел быть полезным… Я не думал, что так… — прерываешься с
судорогой, задыхаясь от боли. Крепче сжимаю, уткнувшись носом в плечо.
— Потерпи чуть-чуть, Кейске… Скоро все станет лучше. Мы вернемся домой, мы станем работать…
— Вместе? — поддаешься робким мечтам.
— Ну конечно же вместе!
Отстраняюсь, чтобы взглянуть в родные глаза — ты счастлив, пусть в них
еще дрожат слезы. Боль растворяется в нашем тепле, и по свежей улыбке я
вижу: ты снова свободен. И вдруг вместе смеемся, смотря друг на друга.
Без причины смеемся, так просто...
Ладони влажные от твоих слез, глаза сияют счастьем и остатками грусти:
— Я люблю тебя, Кейске. И всегда любил, слышишь?
Смеешься, искришься — всеми красками жизни:
— Знаешь, оно того стоило. Перетерпеть это все, чтобы вдруг от тебя
услышать… Ради твоей улыбки, Акира… — замолкаешь, договорив взглядом. Ты
— вся нежность и преданность мира. Наклоняюсь поближе — смешиваются
пряди волос.
— Прости меня, Кейске… — закрываю глаза. — И прости что так поздно говорю тебе это…
Чувствую мягкое прикосновение губ, и горячо отвечаю на поцелуй. Теперь все будет, как нужно.
Твое жаркое тело. Рельеф мышц… Без фальши.
Я помогаю тебе побороть первый стон… В последний раз приношу тебе боль. Потом легче.
Люблю изнутри. Прижимаешь к себе, и в себе… В такт дыханию. До безумия
близко, проникать в тебя – сладость… Больше не посмею тебя отпустить.
Влажный, терпкий, податливый, мой. Мой Кейске.
